Каталог файлов
| Главная » Файлы » Искусство любви » Природная любовь(секс) |
Любовь природная и духовная
| [ Скачать с сервера (192.1 Kb) ] | 14.11.2010, 17:29 |
"Мой сын, вся тварь, как и творец верховный, - Так начал он,-ты это должен знать, Полна любви,природной иль духовной." Данте Алигьэри Человек состоит не из одних только половых органов. Однако, интимная жизнь способна принести ему огромное физическое и эстетическое наслаждение. Древние философы учили следовать природе. Они справедливо подчеркивали важность удовлетворения естественных потребностей и влечений. Согласно Энгельсу "половая любовь была той осью, вокруг которой вращались все человеческие судьбы и мировая культура на протяжении тысячелетий". И интерес человека к половой любви не случаен. Чувство любви уходит своими корнями в наиболее древние слои человеческой природы и психологии, и вместе с тем, озарено светом нравственно-эстетических идеалов. Действенность любви, сочетание в ней духовных и физиологических начал, сама по себе была загадкой и проблемой для науки и философии. Шопенгауэр, например, считал, что любовная страсть не что иное, как голос рода, инстинкт, а сила страсти - просто уловка, выдуманная природой для того, чтобы заставить человека служить интересам рода, забыв на время о покое и комфорте. Древние арабы говорили: "Есть на свете только три наслаждения: есть мясо, ездить на мясе и втыкать в мясо мясо". Несмотря на огромную загруженность современного человека различными видами деятельности и увлечений и резкое снижение времени, оставшего для любви, интерес человечества к половым вопросам нисколько не ослабевает. Интимная жизнь - это поистине "кладезь радости", дарующий обновление всем жизненным силам человека. Начиная с возраста 12-14 лет, когда у юношей и девушек просыпаются в душе первые ростки любви к существу противоположного пола и до полного увядания половых функций, сокровенные мысли человека устремлены на любовь и вопросы половых взаимоотношений. Это дало основание Фрейду считать, что "человеческие мысли погрязли в половых переживаниях". Конечно, можно поспорить с Фрейдом, Шопенгауэром и арабами, но доля правды в их мыслях есть. Любовь, в том числе половая, была и остается наиболее глубоким индивидуальным переживанием, ярким событием на жизненном пути. Большинство сексологов приходят к мысли, что голый половой акт мужчины с женщиной в том виде, в каком он создан природой слишком физиологичен и грубоват. Он может удовлетворить партнеров физически, но не несет духовного наслаждения, в связи с чем по своей эстетике мало чем отличается от полового акта у животных.[2] Сделать оргазм общедоступным, добиться чтобы он стал постоянным спутником интимной жизни супругов, посетить каждую семью, вот задача легко решаемая утонченным половым актом. Как известно, утонченный половой акт состоит из собственно полового акта и ласк, половых игр, предшествующих ему. Основное значение при этом имеют ласки. Когда же в результате их применения супруги до предела разожгут желание в половых органах и эстетическая составляющая полового акта будет исчерпана, вступает в силу физическая сторона - половой член мужчины вводится во влагалище женщины для завершения полового чувства физиологическими процессами эякуляции и оргазма. При этом в зависимости от характера и длительности ласк, возможно достижение супругами чрезвычайно высоких степеней сладострастия, что сопровождается иногда "замиранием духа" и кратковременной потерей сознания (так называется состояние "полового кейфа"). Бурная супружественная эякуляция и последующий отлив возбуждения от кончиков нервов дает половым партнерам драгоцейнейшее ощущение полной гармонии в любви.[2] Половой альтруизм Половой альтруизм - это стремление дать партнеру (партнерше) максималь ное наслаждение при половой близости. Альтруизм должен быть принципиальным стремлением каждого из супругов. Древнеиндийский трактат "Ветки персика" прямо требовал от мужчины обеспечивать при каждом половом акте максимальное наслаждение женам. Многие советы и рекомендации трактата могут быть использованы и современными людьми, поскольку анатомия и физиология половой жизни человека мало в чем изменилась. В истории секса известна знаменитая фигура Казановы, мужчины, о половых органах и способностях которого ходили легенды. Казанова не женат, но на протяжении 20 лет он имел более или менее длительные связи примерно с тысячей женщин. При сношении применял презерватив /иногда надевал даже два/, чем создавал гарантию себе и женщине от заражения и беременности. Но суть дела не в этом. Восторгам женщин, поимевших связь с Казановым не было числа. Объяснялось это не тем, что якобы Казанова имел сверхъестественные половые потенции. Нет, он был обычным мужчиной, с нормальными половыми органами. Более того, многие мужчины, видевшие Казанову раздетым, удивлялись, что в нем особенного находят женщины, чем он мог их приворожить? И все же Казанова был искра божия. Он был великим Альтруистом. Он считал делом чести осчастливить женщину. Все его поведение с женщиной /в частности, продолжительные и нежные эротические ласки/ преследовало одну цель - дать женщине испытать наивысшее наслаждение. Жизнь Казановы сложилась так, что он с детских лет почувствовал себя в нравственном долгу перед женщинами. Ценой собственной жизни дала ему жизнь мать /она умерла от родов/. Исключительную нежность и ласку видел он со стороны сестры матери, воспитавшей его, а также со стороны своей невесты, с которой он уже жил половой жизнью. Это была его первая любовь. Оборвалась жизнь невесты трагически: в возрасте 19 лет она умерла от воспаления легких. Удар судьбы был столь силен, что Казанова едва перенес его. История Казановы, как сексуального героя, началась в возрасте 21 года. Однажды он познакомился с женщиной легкой жизни, которая круто изменила его судьбу. Женщина оказалась исключительно опытной в вопросах любви и секса. Она сама предложила себя застенчивому юноше. Несмотря на проявленную Казановой нежность, близостью она осталась крайне недовольна. "Ты мне нравишься, - сказала она, - но разве так надо ласкать женщину?" В совершенстве владеющая искусством любви при последующей встрече она показалась ему с такими ласками и позами, от которых он пришел в восторг, которые, как говорят, даже и не снились. Свое любовное ремесло она демонстрировала ему на протяжении месяца, затем по ее инициативе они расстались. В дальнейшем она оказала Казанове большую услугу, распространяя среди женщин мнение о его исключительной нежности, обоянии, половой силе. Расчет ее был прост: какая женщина, особенно одинокая, не тянется к нежности. Таким образом, в 21 год вокруг Казановы образовался круг женщин, жаждущих ласки. Он был среднего роста, недурен собой, хорошо сложен. Все это говорило в его пользу. И хотя с эстетической стороны можно назвать его безнравственным, но он обезоруживает великим бескорыстием чувств к женщине, поражает своим мужским альтруизмом. Все эти годы он придерживался строгого правила, в общих чертах подсказанного той женщиной. Например, он никогда "не крутил любовь" с девушками или замужними женщинами, чтобы не оказать рокового влияния на их судьбу. Да эта категория женщин и не позволила бы себя ласкать "безумными" ласками. Его половыми партнершами были более податливые женщины, уже познавшие первое чувство, в возрасте от 20 до 40 лет. В основном, это были вдовы или безмужние женщины, потерявшие веру в любовь и не сумевшие создать семью, которых великое множество в любом населенном пункте /в Польше, например, 30% от всех женщин/. Казанова был не бабник в полном смысле этого слова и не болезненный вульвастрадатель. Он вел размеренную половую жизнь, не допуская полного излишества и извращений. Он не оглядывал женщину взглядом нахального себялюбца, заботящегося только о собственных удовольствиях. Для него красота женских ног или бедер ничего не значила. Каждая встреча с женщиной была для него экзаменом на нежность, на мужской альтруизм, и была не только наслаждением, но и трудом. Причем характер ласк он не менял в зависимости от того, с очень симпатичной женщиной имел дело или нет. Все женщины для него были равны, имея по его мнению одинаковое право на ласку. Характерен такой случай. Однажды Казанова прослышал про исключительную половую холодность одной богатой женщины и поклялся, что если она не отвергнет его ухаживаний, то он совершит невозможное - заставит ее "кончить", испытать половое сладострастие. Не буду описывать, как ему было трудно расположить к себе женщину, поскольку она ненавидела всех мужчин и никогда не испытывала потребности в половой жизни. В конце концов она уступила настойчивым просьбам и нежности Казановы. Несколько часов лаская ее тело /утверждают, что 12 часов/, он наконец взял верх. Когда женщина вошла в экстаз и слегка "заиграла" тазом, что было признаком желанья, с Казановы лил десятый пот, но он не подал и виду. Весь комплекс ласк на клиторе и влагалище, поведанный ему когда-то жрицей любви, применил он. Наградой ему был оргазм женщины. Понимая, что этот бурный оргазм у нее единственный в жизни и что он больше никогда не повторится, женщина, пораженная щедростью альтруизма, проявленного Казановым, называла его полубогом и отдала ему половину всех своих богатств. Казанова не был "мотыльком", делающим зарубки при каждой половой связи. Он любил иметь дело с одной и той же женщиной несколько раз, поскольку с одной встречи нельзя было полностью проявить свой альтруизм. Партнерши, особенно женщины с небольшим стажем и высокой нравственностью, в силу естественного стыда, даже наслышавшись про Казанову, всегда проявляли желания ласкать свои органы так, как это делал он. С некоторыми из них его отношения продолжались до месяца и более. При этом по совету той памятной женщины, в половую связь он вступал только по обоюдному согласию. Он предупреждал очередную женщину, жаждущую ласк, что никаких серьезных намерений он не имеет, и что из их связи никаких обязательств друг перед другом не вытекает и просил не особенно увлекаться им, чтобы легче было расстаться. Однажды Казанова попал в объятия исключительной по красоте женщины. Но не красота его так поразила, а ее половой орган. Когда он уложил женщину поперек любовного ложа и развернул его, чтобы начать одному ему известные ласки, то замер от восхищения. Перед ним был столь редкий экземпляр полового органа и столь прекрасный! Описать его можно следующей формулой: это была одновременно и княгиня и ладушка, и ева /а как известно, у женщины с крупным клитором чувствительность несколько повышена/, и манилка, и лебедушка, и чародейка, и незабудка. Дрогнуло сердце Казановы и в возрасте 40 лет он предложил этой женщине руку и сердце. Внешне она напоминала ему далекую первую любовь - его невесту. Он привязался к ней необыкновенно и полюбил ее по-настоящему во второй раз. Их семейная жизнь была примечательна тем, что Казанова никогда не изменял своей жене, хотя слава его была столько велика, что о нем знали во многих странах, и женщины не могли смириться с такой потерей, домогались его, продолжали липнуть как мухи к меду. Но разбившись о стойкость и неприятие Казанова, вынуждены были вскоре оставить его.[2] Альтрузм или любовь Жофрея. Фильмы, «Анжелика и король», «Анжелика — маркиза ангелов» и другие, с восторгом принятых зрителями. В фильме показана потрясающая по силе взаимной страсти половая любовь двух людей — внешне непривлекательного Жофрея, впоследствии проявившего выдающийся альтруизм, и женщины непревзойденной красоты и обаяния — Анжелики. Волею судьбы они заочно сведены на брачном ложе. И когда наступает первая брачная ночь и Жофрей шагает к ложу, где томится неизвестностью и ожиданием Анжелика, зритель невольно содрогается от ужаса и омерзения, поскольку Жофрей хромоног, весь в шрамах и некрасив, а Анжелика прекрасна, как цветок, и беззащитна перед представшим перед ней «чудовищем». Но, к великому изумлению зрителей, Жофрей не прикасается к Анжелике ни в первую брачную ночь, ни во вторую. Он знакомит ее со своей жизнью. Постепенно Анжелика узнает, что перед ней чрезвычайно умный и образованный мужчина, храбрый воин, способный на героизм и любое самопожертвование во имя поставленной цели. Все его шрамы и физические недостатки — следы тяжелых ранений в схватках и сражениях. Жофрей безмерно богат. И вскоре происходит вот что: Анжелика увлекается Жофреем. Борьба за жизнь. У Конни проснулась необъяснимая неприязнь к Клиффорду. Более того: ей стало казаться, что она давно, с самого начала невзлюбила его. Не то чтоб возненавидела, нет, ее чувство не было столь сильным. Просто неприязнь, глубокое физическое неприятие. Ей пришло в голову, что и замуж за него она вышла по этой неприязни, в ту пору затаившейся и в душе, и во плоти. Хотя она, конечно же, понимала, что в Клиффорде ее привлек и увлек его ум. Клиффорд казался ей в чем-то неизмеримо выше ее самой, он подчинил ее своей воле. Но увлечение умственным прошло, лопнуло, как мыльный пузырь, и тогда из глубин ее естества поднялось и заполнило душу физическое отвращение. Только сейчас поняла Конни, сколь сильно жизнь ее источена этим отвращением.[3] Ее просто не было, простой физической близости.Но где твой близкий человек? Никому-то она не нужна, ни на что-то она не способна. Кто бы помог, поддержал, но на всем белом свете не сыскать ей помощи. Общество ужасно, оно словно обезумело. Да, цивилизованное общество обезумело. Люди, как маньяки, охотятся за деньгами да за любовью. На первом месте с большим отрывом - деньги. И каждый тщится преуспеть, замкнувшись в своей одержимости деньгами и любовью. Посмотришь хотя бы на Микаэлиса! Вся его жизнь, все дела - безумие! И любовь его - тоже безумие![3] Зачем нужен муж? Клиффорд отказывал ей даже в свободе, требуя, чтоб она постоянно была рядом. От страшной мысли, что жена может уйти, его била дрожь. Все его на удивление рыхлое бесхребетное естество, все чувственное начало, вся его человеческая суть целиком и полностью зависела от Конни - так чудовищно беспомощен бывает ребенок или умственно неполноценный. И потому ее место только в Рагби; в усадьбе должна быть хозяйка, а у Клиффорда - жена. Иначе он пропадет, как недоумок в болоте.[3] Желание родить любой ценой. Послушай, Клиффорд, - обратилась она к нему как-то (в то время у нее уже был ключ от сторожки), - а ты и впрямь хочешь, чтоб я в один прекрасный день родила? Он пристально посмотрел не нее: в голубых, навыкате глазах мелькнула затаенная тревога. - Я был бы не против, коль скоро это вреда не принесет. - Какого вреда? - Вреда нашим отношениям, вреда нашей любви. А если ребенок принесет раздор, то буду решительно возражать! И потом, не исключено, что со временем у нас и свой ребенок появится. Копни ошеломленно воззрилась на него. - То есть, - поправился он, - возможно, скоро ко мне вернутся силы. Конни все смотрела на мужа, тому даже стало неловко. - Значит, ты все-таки не хочешь, чтобы я родила? - проговорила она наконец. - Повторяю, - тут же отозвался он (так сразу взлаивает собака, чуя беду). - Я очень хочу ребенка, лишь бы не пострадала наша любовь. А если пострадает, то убей меня, я против. Что возразить? У Конни стыла душа от страха и презрения. Мужнины слова - ровно лепет идиота. Он сам не понимает, что говорит. - Не беспокойся, мои чувства к тебе не изменятся, - сказала она не без яда. - Ну, вот и ладно! Это самое главное! - воскликнул он. - В таком случае я не возражаю. Наоборот: очень даже мило слышать, как по дому топочет малыш, сознавать ответственность за его будущее. Родишь ребенка, дорогая, и, согласись, у меня появится цель в жизни. А твой ребенок - все равно что мой собственный. Ибо кто, как не мать, дает жизнь?! Ты-то, я надеюсь, это понимаешь. А меня вообще можно сбросить со счетов. Я - ноль. Вся моя значимость - в тебе! Так устроена жизнь. Ведь ты же это и сама знаешь! Видишь, каково мое положение. Без тебя я - ничто! Я живу ради тебя, ради твоего будущего. Сам по себе я - ноль.[3] Нужна ли такая жертва мужчине? Конни слушала, а в душе нарастали отвращение и ужас. Такая вот полуправда и отравляет человеческую жизнь. Найдется ли мужчина в здравом рассудке, чтобы говорить такое женщине! Но нынешние мужчины потеряли здравый рассудок. Останься у мужчины хоть капелька чести, неужели он возложит на женщину страшную ношу - ответственность за жизнь - и оставит ее в пустоте, без опоры и поддержки?[3] Любовь - это новая жизнь! Однажды чудесным солнечным днем - в лесу под лещиной вовсю цвели примулы, а вдоль тропок выглянули фиалки - Конни пришла в сторожку и увидела, что у одного из гнезд вышагивает на тоненьких ножках крохотный фазаненок, а мама-клушка в ужасе зовет его обратно. В этом буром крапчатом комочке таилось столько жизни! Она играла, сверкала, как самый драгоценный алмаз. Конни присела и восторженно засмотрелась на птенца. Жизнь! Жизнь! У нее на глазах начиналась новая, чистая, не ведающая страха жизнь. Новая жизнь! Такое крохотное и такое бесстрашное существо! Даже когда, внимая тревожным призывам наседки, он неуклюже взобрался в гнездо и скрылся под материнским крылом, он не ведал страха. Для него это игра. Игра в жизнь. Вскоре маленькая остроконечная головенка высунулась из пышного золотисто-рыжего оперенья и уставилась на Конни.[3] Как увидеть что рядом человек тебе очень близкий по духу. - Мне непременно нужно увидеть малышей! - еще не отдышавшись, проговорила она и смущенно взглянула на егеря, хотя в эту минуту он для нее почти не существовал.[3] Зов крови или долг перед жизню. Внезапно внутри вспыхнуло и ударило в чресла пламя. Как он надеялся, что пламя это потухло навеки. Он постарался справиться с искушением, отвернувшись от Конни. Но пламя не унималось, оно опускалось все ниже, кружа у колен. Он вновь повернулся, взглянул на Конни. Та по-прежнему стояла у клетки, вытянув руки, очевидно, чтобы птенчикам было удобнее бежать к матери-наседке. И столько во всем ее облике невысказанной тоскливой неприкаянности, что все внутри у него перевернулось от жалости. Не сознавая, что делает, он быстро подошел, присел рядом, взял из ее рук птенца - она по-прежнему боялась наседкиного клюва - и посадил его в клетку. А пламя в паху все разгоралось и разгоралось. Он с опаской поглядел на Конни. Она сидела, отвернувшись, закрыв глаза, горько оплакивая свое поколение одиноких и неприкаянных. Сердце у него дрогнуло, наполнилось теплом, словно кто заронил искру, он протянул руку, положил ей на колено и тихо проговорил: - Не нужно плакать. Она закрыла лицо руками - надломилось что-то в душе, а все остальное не столь важно. Он положил руку ей на плечо и начал нежно-нежно гладить по спине, не понимая, что делает. Рука бессознательно двинулась вниз, дошла до ложбинки меж ягодицами и стала тихонечко, как в полусне, ласкать округлое бедро. Конни отыскала скомканный носовой платок и принялась вытирать слезы. Она тоже ничего не видела вокруг. - Может, зайдете в сторожку? - донесся до нее спокойный, бесстрастный голос егеря. Обняв ее за плечо, он помог ей подняться и неспешно повел в сторожку. Только там снял руку с плеча, отодвинул в сторону стулья, стол, достал из шкафчика с инструментами бурое солдатское одеяло, аккуратно расстелил на полу. Конни стояла как вкопанная и не сводила глаз с его лица - бледного и застывшего, как у человека, который смирился перед судьбой. - Ложитесь, - тихо произнес он и закрыл дверь - в сторожке сразу стало темным-темно. С необъяснимой покорностью легла она на одеяло. Почувствовала, как нежные руки, не в силах унять страстную дрожь, касаются ее тела. Вот рука на ощупь нашла ее лицо, стала осторожно поглаживать, с беспредельным, уверенным спокойствием. Вот щекой она почувствовала прикосновение губ. Она лежала не шевелясь, словно в забытьи, словно в волшебном сне. Дрожь пробежала по телу - его рука, путаясь в складках ее одежды, неуклюже тянулась к застежкам. Но, найдя их, стала действовать умело и сноровисто. Медленно и осторожно освободил он ее от узкого шелкового платья, сложил его в ногах. Затем, не скрывая сладостного трепета, коснулся ее теплого тела, поцеловал в самый пупок. И, не в силах сдерживаться долее, овладел ею. Вторгшись в ее нежную, словно спящую плоть, он исполнился почти неземным покоем. Да, в близости с этой женщиной он испытал наивысший покой. Она по-прежнему лежала недвижно, все в том же полузабытьи; отдала ему полностью власть над своей плотью, и собственных сил уже не было. Его крепкие объятья, ритмичное движение тела и, наконец, его семя, упругой струей ударившее внутри, - все это согрело и убаюкало Конни. Она стала приходить в себя, лишь когда он, устало дыша, прильнул к ее груди. Только сейчас у нее в сознании тускло промелькнула мысль: а зачем это все? Почему так вышло? Нужно ли? Почему близость с этим человеком всколыхнула ее, точно ветер - облако, и принесла покой? Настоящее ли это чувство? Современная женщина не в силах отключить разум, и бесконечные мысли - хуже всяких пыток. Так что ж это за чувство? Если отдаешь себя мужчине всю, без остатка - значит, чувство настоящее, а если душа твоя точно замкнутый сосуд - любая связь пуста и ничтожна. Конни чувствовала себя такой старой, словно прожиты миллионы лет. И душа ее будто свинцом налилась - нет больше сил выносить самое себя. Нужно, чтоб кто-то разделил с ней эту ношу. Да, разделил ношу. Мужчина рядом лежит молча. Загадка. Что он сейчас чувствует? О чем думает? Ей неведомо. Он чужой, она его пока не знает. И нужно лишь терпеливо дожидаться - нарушить столь загадочную тишину у нее не хватает духа. Он по-прежнему обнимал ее, она чувствовала тяжесть его потного тела, такого близкого и такого незнакомого. Но рядом с ним так покойно. Покойно лежать в его объятиях. Она поняла это, когда он пошевелился и отстранился, точно покидал навсегда. Нашел в темноте ее платье, натянул ей до колен, встал, застегнулся и оправил одежду на себе. Потом тихо открыл дверь и вышел. Конни увидела, что на верхушках дубов догорали закатные блики, а в небе уже поднялся молодой серебряный месяц. Она вскочила, застегнула платье, проверила, все ли опрятно, и направилась к двери.[3] Совесть или страх? По правде говоря, он жалел о случившемся. Ему было страшно за нее. Бередили душу дурные предчувствия. Нет, отнюдь не сознание содеянного зла или греха. Из-за этого совесть его не мучила. Ибо что такое совесть, как не страх перед обществом или страх перед самим собой. Себя он не боялся. А вот общества - и это он сознавал отчетливо - нужно бояться. Чутье подсказывало, что общество - чудовище злонамеренное и безрассудное. Вот если б на всем белом свете остались только двое: он и эта женщина! Снова всколыхнулась страсть, птицей встрепенулось его естество. Но вместе с этим давил, гнул к земле страх - нельзя показываться Чудищу, что злобно таращится электрическим глазом. Молодая страдалица виделась ему лишь молодой женщиной, которой он овладел и которую возжелал снова.[3] Бунт души Да такого тела и коснуться - уже счастье! - прошептал он, нежно оглаживая ее торс - кожа у Конни была шелковистая, теплая, загадочная. Он приник лицом к ее животу, потерся щекой, стал целовать бедра. Она не могла взять в толк, что приводит его в такой восторг, не понимала красы, таившейся в ней, красы живого тела, красы, что сама - восторг! И откликается на нее лишь страсть. А если страсть спит или ее нет вообще, то не понять величия и великолепия тела, оно видится едва ли не чем-то постыдным. Она ощущала, как льнет его щека то к ее бедрам, то к животу, то к ягодицам. Чуть щекотали усы и короткие мягкие волосы. У Конни задрожали колени. Внутри все сжалось - будто с нее сняли последний покров. "Зачем, зачем он так ласкает, - в страхе думала она, - не надо бы". Его ласки заполняли ее, обволакивали со всех сторон. И она напряженно выжидала. Но вот он вторгся в ее плоть, неистово, жадно, словно торопился сбросить тяжкое бремя, и сразу исполнился совершенным покоем, она все выжидала, чувствуя себя обойденной. Отчасти сама виновата: внушила себе эту отстраненность. Теперь, возможно, всю жизнь страдать придется. Она лежала не шевелясь, чувствуя глубоко внутри биение его сильной плоти. Вот его пронзила дрожь, струей ударило семя, и мало-помалу напряжение стало спадать. Как смешно напрягал он ягодицы, стараясь глубже внедриться в ее плоть. Да, для женщины, да еще причастной ко всему этому, сокращение ягодиц, да и все телодвижения мужчины кажутся в высшей степени смешными. Да и сама поза мужчины, и все его действия так смешны! Однако Конни лежала не шевелясь, и душа ее не корчилась от омерзения. И когда он кончил, она даже не попыталась возобладать над ним, чтобы самой достичь удовлетворения (как некогда с Микаэлисом). Она лежала не шевелясь, и по щекам у нее катились слезы. Он тоже лежал тихо, но по-прежнему крепко обнимал ее, старался согреть ее худые голые ноги меж своими. Тесно прижавшись к ней, он отдавал ей свое тепло. - Замерзла? - прошептал он нежно, как самой близкой душе. А душа эта, меж тем, была далеко, чувствуя себя обойденной. - Нет. Мне пора, - тихо отозвалась она. Он вздохнул, еще крепче обнял и отпустил. О том, что она плакала, он и не догадывался. Он думал, что она здесь, рядом, не только телом, но и душой. - Мне пора, - повторила она. Он приподнялся и, стоя на коленях, поцеловал ей ноги. Потом оправил на ней юбку, застегнул одежду на себе. Делал он все механически, даже не глядя по сторонам, - его слабо освещал фонарь на стене. - Заглядывай ко мне, когда захочется, - сказал он, глядя на нее сверху вниз, и лицо у него было ласковое, покойное и уверенное. Конни недвижно лежала на полу, смотрела на егеря и думала: нет, этот мужчина чужой, чужой! В душе даже шевельнулась неприязнь.[3] Сер Томас и леди Джейн. Мужчина скользнул взглядом вдоль своего тонкого белокожего тела и засмеялся. Волосы на груди у него были темные, почти черные. В низу живота ярко рыжели. - И такой гордый, - шептала она смятенно. - Такой высокомерный. Неудивительно, что мужчины всегда держатся свысока! Но он красив. И независим. Немного жутко, но очень красиво! И он стремится ко мне! - Конни прикусила нижнюю губу в волнении и страхе. Мужчина молча глядел на свою тяжелую неподвижную плоть. - Эй, парень, - сказал он наконец тихо. - Ты в своем праве. Можешь задирать голову, сколько хочешь. Ты сам по себе, я сам по себе, верно, Джон Томас? Вишь, выискался господин. Больно норовист, похлеще меня, и лишнего не лалакает. Ну что, Джон Томас? Хочешь ее? Хочешь свою леди Джейн? Опять ты меня задумал угробить. И еще улыбается! Ну, скажи ей: "Отворяйте ворота, к вам едет - государь!" Ах, скромник, ах, негодник. Ласоньку он захотел. Ну, скажи леди Джейн: хочу твою ласоньку. Джон Томас и леди Джейн - чем не пара! - Не дразни его, - сказала Конни, подползла к краю кровати, обняла его стройные, матовые бедра и притянула их к себе, так что груди коснулись его напрягшейся плоти, и слизнула появившуюся каплю. - Ложись, - велел он. - Ложись и пусти меня к себе. Он торопился, а когда все кончилось, женщина опять обнажила мужчину - еще раз взглянуть на загадку фаллоса. - Смотри, какой он маленький и мягкий, Маленький, нераспустившийся бутон жизни. И все равно он красив. Такой независимый, такой странный! И такой невинный. А ведь он был так глубоко во мне. Ты не должен обижать его, ни в коем случае. Он ведь и мой тоже. Не только твой. Он мой, да! Такой невинный, такой красивый, - шептала Конни. Мужчина засмеялся. - Блаженны узы, связавшие сердца родством любви. - Да, конечно, - кивнула Конни. - Даже когда он такой мягкий, маленький, я чувствую, что до конца жизни привязана к нему. И такие славные у тебя тут волосы! Совсем, совсем другие. - Это шевелюра Джона Томаса, не Моя. Эге! - воскликнул мужчина, потянувшись чуть не до боли во всем теле. - Да ты никак опять за свое? А ведь корнями-то ты врос в мою душу. Другой раз просто не знаю, что с тобой и делать. Он ведь себе на уме, никак ему не потрафишь. Вместе тесно, а врозь скучно. - Теперь понятно, почему мужчины его боятся! - сказала Конни. - В нем явно есть что-то грозное. По телу мужчины пробежала дрожь: сознание опять раздвоилось. Он был бессилен противиться неизбежному; а мышца его стала набухать, твердеть, расти, согласно извечному странному обыкновению. Женщина, наблюдая его, затрепетала. - Бери его! Бери! Он твой! - велел мужчина. Ее забила дрожь, сознание отключилось. Он вошел в нее, и ее затопили нежные волны острого, неописуемого наслаждения, разлившегося по всему телу. Блаженство все росло и, наконец, завершилось последней ослепляющей вспышкой.[3] | |
| Просмотров: 1596 | Загрузок: 264 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0 | |
| Всего комментариев: 0 | |